В то же время я заботливо ...

В то же время я заботливо старался287 сделать это положение предельно очевидным, что не помешало объявить данный тезис безбожным устами доносчика, чьи сочинения содержат то же самое положение. Я снова отстаиваю истинность моего тезиса, и тем не менее вы не перестаете доказывать, что я заблуждаюсь, и основываете на этом ваш седьмой аргумент. Возможно, есть много читателей, подобных вам. Следовательно, было необходимо, чтобы я обстоятельно высказался по данному пункту как для того, чтобы разубедить их в заблуждении, которого они искренне придерживаются, так и для того, чтобы более ясно показать им смехотворность утверждений доносчика.

§ CXLVII. ВОСЬМОЕ ВОЗРАЖЕНИЕ: ЕСЛИ АТЕИСТЫ И ПРОВОДИЛИ КАКОЕ-ТО РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ И ПОРОКОМ, ОНИ ЭТО ДЕЛАЛИ НЕ ПОСРЕДСТВОМ ИДЕЙ НРАВСТВЕННОГО ДОБРА И ЗЛА, А В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ПОСРЕДСТВОМ ИДЕЙ ТОГО, ЧТО ПРИНОСИТ ПОЛЬЗУ ИЛИ ВРЕД

Я сам прихожу вам на помощь: я хочу подсказать довод, который дает вам отсрочку и который является самым правдоподобным и самым тонким возражением, какое можно выдвинуть, рассматривая данный вопрос. Возражайте мне следующим образом. Диагор, Плиний и все другие атеисты, которые жили среди язычников, не считали, что осуществление на деле добродетели есть нравственное добро. Они знали лишь, что таким образом судят люди, и относили это суждение о нравственном добре к числу народных заблуждений совершенно так же, как религию. Но, видя, что вследствие этого заблуждения полезно приобрести репутацию порядочного человека и что распутство вызывает презрение к людям, которые ему предаются, и
приносит им реальный вред, эти атеисты предпочитали добрые нравы, отказываясь от порочной жизни. В их внутреннем мире не было ничего хорошего. Они ограничивались тем, что приноравливались к нравственности в своих речах и поступках всякий раз, как это требовалось для их пользы. Это не мешало им считать, что различие между добродетелью и пороком есть плод воображения. Таким образом, когда страх перед людьми не сдерживал их, они предпочитали нравственное зло и отвергали нравственное добро сообразно требованиям их развращенных страстей.

§ CXLVIII. ПЕРВЫЙ ОТВЕТ НА ВОСЬМОЕ ВОЗРАЖЕНИЕ: ДЛЯ ЗЕМНОГО БЛАГА ОБЩЕСТВА МАЛО ЗНАЧЕНИЯ ИМЕЮТ ДУРНЫЕ МЫСЛИ, ЛИШЬ БЫ В СВОИХ РЕЧАХ И ПОСТУПКАХ ЛЮДИ СЧИТАЛИСЬ С ЗАКОНАМИ ГОСУДАРСТВА
Я представляю себе, что, как только вы прочтете это мое положение, вы найдете его неопровержимым. Поэтому я убеждаю вас: не спешите принимать решение, воздержитесь, прошу вас, пока хорошенько не исследуете все мои ответы. Начну с того, что напомню вам постановку вопроса. Речь идет о том, было ли язычество более пригодно для сохранения общества, чем атеизм. Но достоверно, что общества сохранялись или разрушались вследствие внешних воздействий, а не в результате простых мысленных утверждений. Следовательно, если атеисты в своих внешних действиях поступали совершенно так же, как суеверный человек, если они говорили и исполняли все обязанности гражданина совершенно так же, как суеверный человек, то они, так же как и он содействовали сохранению общества, даже если они и считали, что нет реальной разницы между пороком и добродетелью. Человеческие законы не устанавливают наказаний за мысли. Человек, который признается, что он имел желание воровать, но который фактически ничего не похищал, будет отпущен, получив не очень строгое порицание. Не наказывают даже тех, кто пытался лишить кого-то жизни288. Если на них налагается какое-то наказание, то всегда соразмерно с тем, что они сделали, а не с тем, что они намеревались сделать289. Это настолько верно, что светские судьи предоставляют богу судить за мысли, а за собой сохраняют право судить лить за поступки и слова. Это доказывает их глубокое убеждению в том, что для блага государства совершенно не важно, думает ли частное лицо так или иначе, лишь бы оно говорило и жило согласно законам. Если мне возразят: когда человек убеждается, что нет внутреннего благородства ни в добродетели, ни в пороке и нет божества, повелевающего совершать хорошие поступки, обещая за них вознаграждение, и запрещающего совершать преступления, угрожая за них наказаниями, то такой человек предается греху с того момента, как он перестает испытывать страх перед осуждением людей и перед преследованиями судов. Если к этому прибавят, что человек, очень хорошо усвоивший, в чем состоит природа добродетели, и очень твердо убежденный в существовании невидимого законодателя, знающего все. вознаграждающего вечным блаженством добрые дела и осуждающего грешников на муки, которые никогда не прекратятся, воздержится от порока и будет привязан к добродетели даже тогда, когда со стороны людей ему нечего будет бояться и не на что будет надеяться, если, говорю я, мне сделают два этих возражения, то в результате изменится постановка вопроса, ибо будут сравнивать атеистов с темп, кто знает истинного бога, а их следует сравнивать лишь с язычниками. Но я показал вам, что язычники не утверждали, будто их ложные боги создали законы нравственности.

Создание: АК |